кою, положенною на счеты. Всю жизнь он подчинил накопительству и обогаще- нию. Используя высокое положение в кругах мелкого провинциального дворянства, Иван Иванович правда- ми и неправдами расширял границы своих владений, а под старость лет вообще превратился в Скупого ры- царя. Особое пристрастие питал он к жемчугу, который складывал в специально сшитые мешочки. Случалось, что он брал вещь втридорога, заметив в ней жемчуж- ные зерна, и, вынув дорогие жемчужины, возвращал ее владельцу. Ивана Ивановича Лутовинова имел в ви- ду Тургенев в повести «Три портрета», где старик-ску- пец пересчитывает палочкой кульки с деньгами. Скопидомство и жестокость уживались в нем с до- вольно широкой образованностью и начитанностью. Из Пажеского корпуса Иван Иванович вынес знание французского и латинского языков, в Спасском он со- брал великолепную библиотеку из сочинений русских и французских классиков XVIII века. Вряд ли предпо- лагал суровый старик, кому послужат верой и правдой именно эти, подлинные его сокровища. И хоть восхищалась старая крестьянская Русь энер- гией и силой, размашистой предприимчивостью свое- го барина, недобрую славу оставил он о себе в наро- де. Все легенды об основателе спасской усадьбы неиз- менно окрашивались в какие-то жутковатые тона. По- гребен был Иван Иванович в фамильном склепе под
часовней, им самим сооруженной при въезде в усадь- бу, в углу старого кладбища. С этой часовней и рас- положенным невдалеке от нее Варнавицким оврагом связывали крестьяне страшное поверье. Два эти ме- ста считались в народе нечистыми: неспокойно лежа- лось усопшему барину в каменном склепе, мучила со- весть, давила могила. Говорили, что по ночам выходит он из часовни и бродит по зарослям глухого Варнавиц- кого оврага и по плотине пруда в поисках разрыв-тра- вы. Из поколения в поколение передавалась эта леген- да, и не случайно звучит она в устах крестьянских ре- бят из «Бежина луга». Да и сам Тургенев еще мальчи- ком обегал это проклятое народом место, а в 1881 году говорил гостившему у него в Спасском Я. П. Полонско- му: «Ни за что бы я не желал быть похороненным на нашем спасском кладбище, в родовом нашем склепе. Раз я там был и никогда не забуду того страшного впе- чатления, которое оттуда вынес…» Другим проклятым урочищем считались остатки ста- рой лутовиновской усадьбы на Ивановском поле: кана- вы, служившие оградой барского дома, сада и парка, пересохший пруд, затянутый илом и поросший болот- ной осокой, три одинокие ели из бывшего сада, рос- шие близко одна от другой, в двадцати метрах от пру- да, стройные и такие высокие, что вершины были вид- ны на горизонте чуть ли не за 60 верст от Ивановско- го. Старожилы утверждали, что эти ели посажены при
основании усадьбы и в ясную погоду их можно рассмо- треть даже из Орла. Не все по силам оказалось и Ива- ну Ивановичу: выкопать с корнем эти вековые деревья и перевезти в спасскую усадьбу он не смог. В 1847 го- ду одна ель упала во время бури на вал канавы так, что вершина ее осталась над землей и служила забав- ными качелями для крестьянских ребят, пока однажды ель не скатилась и не захлестнула вершиной мальчика и девочку. С этими елями тоже связано было страшное пре- дание. Рассказывали, что жил некогда по соседству в сельце Губарево бедный помещик и служил главным управляющим спасской вотчиной у богатых Лутовино- вых. Часто он наказывал кнутом и розгами спасских крестьянок. Наконец одна из них не выдержала, под- стерегла жестокого управляющего при выезде из Ча- плыгина леса и убила толкачом в голову. Хватились господа, стали искать, да так и не нашли и не узнали, куда исчез их верный слуга. А крестьянка закопала его у Ивановского пруда под тремя елями. Спасские легенды, художественно осмысленные Тургеневым, органически вошли в роман «Рудин»: «Авдюхин пруд, возле которого Наталья назначила свидание Рудину, давно перестал быть прудом. Лет тридцать тому назад его прорвало, и с тех пор его за- бросили. Только по ровному и плоскому дну оврага, не- когда затянутому жирным илом, да по остаткам плоти-
|