кою, положенною на счеты.
Всю жизнь он подчинил накопительству и обогаще-
нию. Используя высокое положение в кругах мелкого
провинциального дворянства, Иван Иванович правда-
ми и неправдами расширял границы своих владений,
а под старость лет вообще превратился в Скупого ры-
царя. Особое пристрастие питал он к жемчугу, который
складывал в специально сшитые мешочки. Случалось,
что он брал вещь втридорога, заметив в ней жемчуж-
ные зерна, и, вынув дорогие жемчужины, возвращал
ее владельцу. Ивана Ивановича Лутовинова имел в ви-
ду Тургенев в повести «Три портрета», где старик-ску-
пец пересчитывает палочкой кульки с деньгами.
Скопидомство и жестокость уживались в нем с до-
вольно широкой образованностью и начитанностью.
Из Пажеского корпуса Иван Иванович вынес знание
французского и латинского языков, в Спасском он со-
брал великолепную библиотеку из сочинений русских
и французских классиков XVIII века. Вряд ли предпо-
лагал суровый старик, кому послужат верой и правдой
именно эти, подлинные его сокровища.
И хоть восхищалась старая крестьянская Русь энер-
гией и силой, размашистой предприимчивостью свое-
го барина, недобрую славу оставил он о себе в наро-
де. Все легенды об основателе спасской усадьбы неиз-
менно окрашивались в какие-то жутковатые тона. По-
гребен был Иван Иванович в фамильном склепе под
часовней, им самим сооруженной при въезде в усадь-
бу, в углу старого кладбища. С этой часовней и рас-
положенным невдалеке от нее Варнавицким оврагом
связывали крестьяне страшное поверье. Два эти ме-
ста считались в народе нечистыми: неспокойно лежа-
лось усопшему барину в каменном склепе, мучила со-
весть, давила могила. Говорили, что по ночам выходит
он из часовни и бродит по зарослям глухого Варнавиц-
кого оврага и по плотине пруда в поисках разрыв-тра-
вы. Из поколения в поколение передавалась эта леген-
да, и не случайно звучит она в устах крестьянских ре-
бят из «Бежина луга». Да и сам Тургенев еще мальчи-
ком обегал это проклятое народом место, а в 1881 году
говорил гостившему у него в Спасском Я. П. Полонско-
му: «Ни за что бы я не желал быть похороненным на
нашем спасском кладбище, в родовом нашем склепе.
Раз я там был и никогда не забуду того страшного впе-
чатления, которое оттуда вынес…»
Другим проклятым урочищем считались остатки ста-
рой лутовиновской усадьбы на Ивановском поле: кана-
вы, служившие оградой барского дома, сада и парка,
пересохший пруд, затянутый илом и поросший болот-
ной осокой, три одинокие ели из бывшего сада, рос-
шие близко одна от другой, в двадцати метрах от пру-
да, стройные и такие высокие, что вершины были вид-
ны на горизонте чуть ли не за 60 верст от Ивановско-
го. Старожилы утверждали, что эти ели посажены при
основании усадьбы и в ясную погоду их можно рассмо-
треть даже из Орла. Не все по силам оказалось и Ива-
ну Ивановичу: выкопать с корнем эти вековые деревья
и перевезти в спасскую усадьбу он не смог. В 1847 го-
ду одна ель упала во время бури на вал канавы так,
что вершина ее осталась над землей и служила забав-
ными качелями для крестьянских ребят, пока однажды
ель не скатилась и не захлестнула вершиной мальчика
и девочку.
С этими елями тоже связано было страшное пре-
дание. Рассказывали, что жил некогда по соседству в
сельце Губарево бедный помещик и служил главным
управляющим спасской вотчиной у богатых Лутовино-
вых. Часто он наказывал кнутом и розгами спасских
крестьянок. Наконец одна из них не выдержала, под-
стерегла жестокого управляющего при выезде из Ча-
плыгина леса и убила толкачом в голову. Хватились
господа, стали искать, да так и не нашли и не узнали,
куда исчез их верный слуга. А крестьянка закопала его
у Ивановского пруда под тремя елями.
Спасские легенды, художественно осмысленные
Тургеневым, органически вошли в роман «Рудин»:
«Авдюхин пруд, возле которого Наталья назначила
свидание Рудину, давно перестал быть прудом. Лет
тридцать тому назад его прорвало, и с тех пор его за-
бросили. Только по ровному и плоскому дну оврага, не-
когда затянутому жирным илом, да по остаткам плоти-
|
