ны можно было догадаться, что здесь был пруд. Тут
же существовала усадьба. Она давным-давно исчез-
ла. Две огромные сосны напоминали о ней; ветер веч-
но шумел и угрюмо гудел в их высокой, тощей зеле-
ни… В народе ходили таинственные слухи о страшном
преступлении, будто бы совершенном у их корня; пого-
варивали также, что ни одна из них не упадет, не при-
чинив кому-нибудь смерти; что тут прежде стояла тре-
тья сосна, которая в бурю повалилась и задавила де-
вочку. Все место около старого пруда считалось нечи-
стым; пустое и голое, но глухое и мрачное, даже в сол-
нечный день, оно казалось мрачнее и глуше от близо-
сти дряхлого дубового леса, давно вымершего и засох-
шего. Редкие серые остовы громадных деревьев вы-
сились какими-то унылыми призраками над низкой по-
рослью кустов. Жутко было смотреть на них: казалось,
злые старики сошлись и замышляют что-то недоброе.
Узкая, едва проторенная дорожка вилась в стороне.
Без особенной нужды никто не проходил мимо Авдю-
хина пруда».
Отшумела и ушла в небытие старая жизнь, но па-
мять о ней хранилась в народных рассказах. Да и сама
природа как бы излучала ее. Это излучение с детских
лет улавливала эстетически чуткая натура Тургенева.
И о деде своем, Петре Ивановиче, довелось услышать
ему из уст спасских крестьян жуткие истории. Кроме
Петровского, владел он будто бы землей и усадьбой
в селе Топки Ливенского уезда, и была окружена эта
усадьба соседями-однодворцами. Одна из тяжб с ни-
ми закончилась кровопролитием. Собрал барин сво-
их мужиков с дубьем, расставил в засадах и послал
сказать противникам своим, чтобы убирались со сво-
ей земли подобру-поздорову. Сбежались однодворцы,
началась брань, а потом страшное побоище. Лутови-
нов выехал со всею охотой, напоенной допьяна и стре-
лявшей из пистолетов. «Когда Лутовинов одолел, то-
гда собрал все мертвые тела и повез их в город Лив-
ны; едучи туда через селение противников, зажег оное
с обеих концов и кричал: „Я – бич ваш!“ Приехавши в
Лизны, он прямо доставил убитых в суд и сказал су-
дьям: „Вот, я управился“. Его, разумеется, взяли, и он
сидел в деревне своей более 15 лет на поруках».
Таков рассказ одного из орловских старожилов, рас-
сказ, как выяснилось в наши дни, полулегендарный:
в действительности такое бесчинство совершил не
Петр, а Алексей Иванович Лутовинов. Тургенев об
этом не знал и заставил однодворца Овсянникова из
«Записок охотника» по-своему пересказать эту исто-
рию: «А хоть бы, например, опять-таки скажу про ва-
шего дедушку. Властный был человек! Обижал наше-
го брата. Ведь вот вы, может, знаете, – да как вам сво-
ей земли не знать, – клин-то, что идет от Чаплыгина к
Малинину?.. Он у вас под овсом теперь… Ну, ведь он
наш, – весь как есть наш. Ваш дедушка у нас его от-
нял; выехал верхом, показал рукой, говорит: „Мое вла-
денье“ – и завладел… Подите-ка, спросите у своих му-
жиков: как, мол, эта земля прозывается? Дубовщиной
она прозывается, потому что дубьем отнята».
Широко и размашисто жили Лутовиновы, ни в чем
себе не отказывая, ничем не ограничивая властолюби-
вых и безудержных натур: сами творили свою судьбу,
исподволь становились жертвами собственных прихо-
тей. Двоим из них так и не удалось свить семейного
гнезда. Впрочем, и Петру Ивановичу семейная жизнь
была заказана: женился он в 1786 году, а умер 2 ноября
1787 года1, не дожив двух месяцев до рождения доче-
ри Варвары, появившейся на свет 30 декабря уже си-
ротой. До восьми лет жила девочка в Петровском под
присмотром своих теток: нелюбимое было чадо у ма-
тери. А потом Екатерина Ивановна вышла замуж вто-
рично за соседа по имению, дворянина Сомова, тоже
вдовца с двумя дочерьми, владельца села Холодова,
в сорока верстах от Спасского-Лутовинова.
Ревностно и недоверчиво встретили дочери Сомова
Варвару: статные и красивые, с презрением смотрели
они на сутуловатую и рябоватую девочку с широким
утиным носом и острыми черными глазками, явившу-
юся непрошеной в их отцовский дом. А мать, желая по-
нравиться мужу, отдавала заботу и ласку чужим детям,
1 Здесь и далее даты приведены по старому стилю.
|
